— Мы вернемся туда вместе.
— Нет. Не получится. Лагерь слишком хорошо охраняется. У меня другая идея. Где наш фургон?
— Я оставил его в городе.
— Тогда поехали туда. У нас не очень много времени. Они могут отправиться за мной в погоню. Я все объясню тебе по дороге.
Вскоре они добрались до города. Коди незаметно проскользнула в фургон и первым делом снова преобразилась в сестру Мэри. Горожане были изумлены, узнав, что ей удалось сбежать из этой страшной банды.
Коди продолжала играть роль проповедницы, пока они не выехали из города и направились к границе. Только тогда она вновь надела свою собственную одежду. Ей осточертели глухие платья с длинными рукавами. Она хотела хоть какое-то время побыть собой. День-два она не станет ни в кого переодеваться, а просто отдохнет. Потом отдыхать будет некогда.
Жизнь Джонатана Харриса превратилась в кошмар, с мучительной монотонностью продолжавшийся день за днем. Он ненавидел фальшивую радость окружающих. С утра его навестил врач и сказал, что он прекрасно поправляется. Прекрасно поправляется! Он же никогда больше не сможет ходить! Что в этом прекрасного? Нет уж, пусть этот лекарь убирается к дьяволу. Долгие недели, прошедшие после налета на банк, были для него сущей пыткой, и никакой надежды, что что-то изменится.
Он сидел в ненавистном инвалидном кресле у окна гостиной и смотрел на улицу, ожидая возвращения Элизабет. Она отправилась в магазин за покупками и отсутствовала уже более часа. Ему не нравилось быть одному. Он хотел, чтобы она все время находилась рядом. Она ведь была его женой и, значит, обязана о нем заботиться. Когда она наконец показалась на улице, он уже кипел от злости. Когда она вошла в дом, он поджидал ее у порога.
— Привет, дорогой, — улыбнулась ему Элизабет.
— Где, черт возьми, ты пропадала? — резко обратился он к ней, едва она закрыла за собой дверь.
— Я же тебе говорила. Я была в магазине.
— Почти час? Почему так долго?
— Я поговорила с мистером Уэйменом. Он передал тебе привет и сказал, что надеется, ты поправишься.
— Уж конечно, надеется, — прорычал он и, схватив ее за руку, рванул к себе. — Когда я велю тебе быстрее вернуться, ты должна так и делать!
— Но, Джонатан, я и старалась вернуться быстрее, — возразила она, пытаясь вырвать руку из его цепкой хватки. — Я должна иногда выходить на улицу и видеть других людей. Не могу же я всегда сидеть взаперти!
— А почему бы и нет? Я же отныне обречен всегда быть взаперти!
— Джонатан, ты ведь знаешь, что это не так. Только нынче утром доктор сказал, что ты можешь вернуться к работе.
При этих словах взгляд его стал холодным как лед, и он еще крепче сжал ее руку.
— Ты думаешь, мне хочется возвращаться в банк, чтобы люди приходили и глазели на меня? Выслушивать их сожаления по поводу того, что я теперь полчеловека? Ну уж нет! Я не стану ярмарочным уродцем для их развлечения!
— Джонатан, отпусти меня. Ты делаешь мне больно.
— С этой минуты ты будешь делать то, что я скажу! — произнес он угрожающим тоном. — Если я велю быть дома через десять минут, изволь быть. Поняла?
— Ты не можешь говорить так всерьез. Это безумие! У меня есть своя жизнь!
— Твоя жизнь закончилась в тот день, когда в меня стреляли. А теперь приготовь мне что-нибудь поесть, да побыстрее, черт побери! — яростно закончил он и отпихнул ее от себя, словно прикосновение к ней стало ему отвратительно. Затем он неуклюже развернул инвалидное кресло и снова стал смотреть в окно.
Жгучие слезы выступили на глазах Элизабет, однако она попыталась говорить спокойно.
— Я не знаю, Джонатан, что с тобой происходит. Ты жив. Тебя не убили. Тебе надо выбираться из дома, встречаться со своими друзьями, а не прятаться ото всех.
— Прятаться? Я не прячусь. Я просто похоронил себя заранее.
— Но доктор сказал, что ты можешь вести почти нормальную жизнь.
Джонатан язвительно рассмеялся.
— Почти нормальную? Да по мне лучше быть зарытым в землю на шесть футов.
— Я не стану хоронить себя вместе с тобой.
Он обернулся к ней с угрожающим видом.
— Женщина, замолчи.
— Ты не тот человек, за которого я выходила замуж.
— Ты абсолютно права, не тот. Я останусь в этом кресле до конца своей жизни.
— Но почему ты не можешь вести себя как прежде.
— Как прежде? — Неистовая ярость исказила его лицо. — Как прежде ходить? Как прежде быть мужчиной? Ты что, не понимаешь, что этого не будет больше никогда? И все это из-за проклятого ублюдка Мейджорса! Я живу лишь для того, чтобы увидеть, как его повесят.
В его голосе было столько яда, что Элизабет выбежала прочь из комнаты. Она надеялась, что он вернется к работе и прежнему образу жизни, но, видно, этому не суждено сбыться. Она с ужасом думала, что же будет дальше.
Лишь поздно вечером Элизабет сумела ускользнуть из дома. Джонатан заснул после того, как напился до полного отупения, и она сочла, что может на некоторое время оставить его одного, не боясь, что он ее хватится.
Она направилась к дому Сары Грегори, с которой не виделась с того дня, когда Сара упрекала Джека на улице. Теперь Элизабет было необходимо повидаться с подругой.
— Добрый вечер, Элизабет. — Сара приветливо улыбнулась и открыла дверь. — Входи. Как я рада тебя видеть!
— Я пришла не поздно? Ничему не мешаю?
— Ты никогда не мешаешь. Мне сейчас так нужна подруга!
Женщины обнялись и уселись в гостиной.
— Как у тебя дела? — спросила Элизабет.
— Ужасно. В Сэме была вся моя жизнь. Без него я чувствую себя потерянной, — с болью призналась Сара.